Время доброе, читатели и читательницы. Я оставил много отсылок и пасхалок в рассказе "Молчание", и решил сделать разбор, чтобы простимулировать Ваш интерес к чтению (особенно книги "Хроники Айо").
Предупреждаю тех, кто не читал рассказ – будут спойлеры.
*хлопок в ладоши*Погнали!
Первым из-под заголовка выйдет и встретит Вас эпиграф с цитатой из трека Смоки Мо – "Финальная встреча" с альбома "Время Тигра (2011)":
И пусть человек стоит на высшей ступени.
Но, когда выхода нет, он стоит на ней на коленях.
Официальная обложка альбома
Тигров в рассказе нет. Единственный тигр – это читатель)) Выбранная строчка из трека максимально точно передаёт отчаяние героя после череды событий, через которые он прошёл (пробежал), и в конце концов, рухнул на колени от бессилия.
Рассказ стартует со слова "Альфа", которое является кличкой собаки, а заканчивается названием станции – "Омега". Символично, циклично, завершённо.
Далее, знакомство со "Стасом"... со "стаей" – перечисление кличек собак, которых главный герой запрягает в собачью упряжку.
В моей стае присутствуют довольно интересные личности: Герда, Айо, Радон, Плуто, Орион, Кай, Ричи, Альфа, Тайлунг.
Если прищурить левый глаз, высунуть язык и поднять правую руку, то можно заметить, как из заглавных букв имён собственных собирается трансформер новое слово: Гарпократ.
– Это ещё что такое? – спросите Вы, и будете правы, т.к. слово малоизвестное.
– Не что, а кто! – поправит Вас Древнегреческий бог молчания – Гарпократ. Вообще, это интерпретация древними греками Египетского бога Хор-Па-Крат. Что называется: "Жулик, не воруй! А кради, как художник!".
Не знаю, что у него в руке. Не спрашивайте...
Следующая строчка врывается со звуковым сопровождением шоу "Разрушители мифов":
Герда и Кай – игривые умные хаски. Они не брат с сестрой. Просто, их нам привезли вместе из одного питомника.
Оказывается, Кай и Герда были соседями, но любили друг друга какбрат с сестрой. Мир пошатнулся... Один из столпов конспирологии, на которых держалась плоская Земля был взвешен и найден лёгким.
Кадр из мультфильма "Снежная королева"
Перелистываем:
По всей нашей полярной базе аккуратно и равномерно, словно масло ножом, размазано чистое снежное безмолвие. Настоящий рай интроверта. Как приятно здесь выйти наружу в - 46°С и вдохнуть свежий обжигающий ноздри воздух, а затем выдохнуть живой тёплый пар. Если в аду жара, то рай ледяной, по идее, поэтому здесь – ни души. Ну, кроме малочисленного населения исследовательской станции.
В одном абзаце две отсылки к творчеству Смоки Мо. Вот это да!
Мистическое число 46, которое активно фигурирует в альбоме "Пл-46" (2006)
И цитата из трека "Лёд": В аду жара и рай ледяной по идее.
Число сильно въелось в мозг, поэтому не раз встретится по ходу книги. Ну, а цитата довольно хорошо подходит для описания полярного круга с последующим дополнением : "Поэтому здесь ни души."
Далее:
Сегодня ожидается обычный солнечный, насколько это возможно для нашего полярного круга, вторник.
Перед выездом со станции я зашёл в метеоблок и попросил Ника ещё раз проверить метеорологические данные.
– Скорость ветра: 8 м/с, температура воздуха за бортом: -12°С. Вероятность бурана три процента, – буркнул он мне, запивая слова горячим чаем, и подытожил. – День улётный.
"Вторник", "Улётный день" – слова намекающие на трек "Вторник". По мотивам этого трека написан рассказ "Отдел кадров" в уже упомянутой книге "Хроники Айо".
812 – код города Санкт-Петербург, который Смоки Мо часто использует в своих треках.
Вообще, здесь основные персонажи Майк (Миша) и Ник (Николас) – это отсылка к нашумевшему "перехваченному" белорусской разведкой диалогу. Мем, как мем. Идём дальше.
Я стоял в упряжке и подстегивал своих лаек. Их было 9. Как греческих муз, как планет, как кошачьих жизней. 9, как кругов ада.
9 моих хвостатых ангелов в шерсти, мчащих меня подальше от ледяной смерти в бесконечной пустыне зимы.
Хочу заметить, если в тексте число написано цифрами, то оно является отсылкой, если нет, то число написано словами. Такие дела. Здесь число 9 напрямую напоминает, сколько планет изначально числилось в Солнечной системе, пока не убрали Плутон в августе 2006 года. Года, в котором мы с упоением болели за Диму Билана на Евровидении. Было время...
– Я ночной хулиган, говорит...
Кстати, когда Майк переместится в пространстве, то исчезнет пёс по кличке Плуто. Именно по этой причине. Из-за Билана.
Итак, мы подходим к пятой странице рассказа:
Я двигался навстречу дронам и собакам и звал их:
– Тайлуунг!
Я упал от ветра, поднялся и продолжил идти.
– Радоон!
Меня начало тревожить, что я не слышу их лая.
– Ориооон!
Тревога усиливалась, пульс и дыхание участились. Волнение начало подбираться сквозь складки одежды к моей душе.
– Плуутоо!
Верёвка в руке натянулась. Со жгучей надеждой выбраться, набрав полную грудь обжигающего ледяного ветра, крикнул:
– Айооо!
Здесь снова по кличкам собак образуется слово "Тропа" – этим термином в организации "Пандорум" обозначается переход между слоями мироздания. Если в книге Вы этого не встретили – не отчаивайтесь, поставьте коньяк на место. Книга про "Пандорум" ещё даже не в прихожей, она только выбирает в чём выйти в свет. И выйдет, скорее всего, после того, как Булджать выпустит ролик про вторую Пчелиную войну.
Я взглянул под ноги и натурально подпрыгнул, и заорал. Прямо подо мной, по ту сторону льда, огромное чудовище долбило по льду клешнями, как у богомола. У него была гигантская акулья голова с золотыми рогами, на толстом китовом туловище вместо плавников на груди красовались клешни. Чёрное чешуйчатое тело заканчивалось не обычным хвостом, как у китов, а копной щупалец, как у кальмара. Размером каждое щупальце, кажется, с анаконду.
Здесь Мегалофобия с гордостью показывает Майку своё творение. Описание выглядит знакомо, особенно для тех, кто провёл в "Subnautica" не один час.
Я и моя тревожность (я слева)
Хмыкнув, я надел водолазку-безрукавку, свитер и усердно стал обвязывать отрезанные рукава вокруг шеи и руки. В процессе заметил, что наручные часы встали на 19:59.
И встали они так не случайно. Во-первых, они рады Вас видеть, а во-вторых это классическая отсылка на часах. В 1959 году произошёл загадочный инцидент перевала Дятлова.
Продолжаем. Возможно, что-то я пропустил, что-то уже сам забыл. "Время память точит", или как там было?..
– Меня зовут Коля, это Александр, это Людмила, Игорь и Юрий, Георгий и Александр, – указывая на товарищей, познакомил меня Коля и потом обратился ко мне. – Ты чего, заблудился?
Опять же, приём из каратэ – заглавные буквы образуют слово.
– Назовёте слово сразу или будем угадывать по буквам? – спросил ведущий. Этим ведущим был Альберт Эйнштейн.
Классика
"Калиюга" – так в индуистских ведах называется четвёртая юга или эпоха, Характеризуется падением нравственности, поскольку добро в мире уменьшается до одной четверти от первоначального состояния. Варианты трактовки названия: «век демона Кали», «железный век», «век раздора». Ну, тут всё ясно. В 2012 начался конец света и плавно продолжается до сих пор. Всё, кина не будет – свет кончился. Это же слово, но уже ртом скажет персонаж Первород в рассказе "Загробный клуб".
Идём далее - встречаем Виталия.
Палатка была составлена из двух сшитых кусков брезента. И снаружи выглядела просторной. У входа, воткнутые в снег забором стояли простенькие лыжи.
Я, пригибаясь, вошёл в палатку. Внутри у входа были сложены лыжные ботинки и валенки. У дальней стенки стояла затопленная буржуйка. За ней на брезенте были видны косые порезы. По бокам лежали вещи и спальные мешки. Несколько старых футляров для фотоаппаратов. Обещанных Колей людей нигде не было.
Я развернулся и, вдруг, увидел ещё порезы в палатке, будто кто-то забыл, где выход и хотел прорезать новый. Сердце тревожно заколотилось.
Достоверное описание палатки с места остановки группы Дятлова.
Далее на страницах 19-20 в рассказ вплетены две версии происшествия: Вспышка над горой Халатчахль (НЛО, испытание ракет);
Сход снежной лавины.
Далее по рассказу будет ещё версия, и в конце все оставшиеся. И там потом ваще такое будет!
Ну, а я предлагаю на этом пока остановиться. Продолжим в следующий раз. Что скажете?
Иллюстрация Кладбище Джо. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
В интерьерах больниц преобладают блестящие поверхности. Глянцевые покрытия, хромированные поручни, стеклянные перегородки и зеркала. Это самый очевидный способ продемонстрировать чистоту и расширить пространство, добавив воздуха. Это, вместе с белыми халатами врачей, несомненно символизирует ещё и здоровье. Но я заметил, что свет не одинаково отражается от этих поверхностей: например, блестят отполированные турникеты на входе и мраморный пол, чуть менее охотно сверкает кокарда охранника. Глаза же врача приёмного отделения не отражают свет вовсе.
Приёмное отделение наполнено людьми в гражданском. Они толкутся в светлых коридорах, задевают друг друга сумками и тростями, наезжают на ноги колясками, перебирая многочисленные медицинские бумаги. Они, в кожаных куртках, в шапках и платках, обеспокоены, многие из них голодны. Хаотичные движения и звуки здесь как воздух — по законам физики занимают всё оставшееся пространство.
Эти люди не знакомы с больничными законами, не владеют языком больницы: между ними создаётся гомон из многих диалектов и языков. И, кроме очаровательных особенностей русского у мордвинцев и изобретательных междометий северного Кавказа, я имею в виду ни с чем не сравнимые языки прорабов, бывших военных, блогеров, профессуры еврейского происхождения и прочих. Толмачами выступают врачи.
Они ждут восьми часов тридцати минут утра, когда удерживать двери закрытыми им больше не позволят. Сегодня за одной из таких дверей сижу я и веду приём, о чём ясно гласит табличка снаружи.
После того как стрелки часов достигли положенного места, раздались три удара в дверь — между ними были длинные паузы. Так стучат в набатный колокол.
Сначала вошла вытянутая женщина в платье цвета охры. К платью, к его изгибам вдоль талии, подходила плетёная сумочка. Всё под цвет глаз. Она пригладила немытые волосы и проговорила:
— Добрый день. Можно мы войдём? — Входите, конечно.
Она закатила в кабинет инвалидное кресло, несколько раз меняя руки и перекладывая сумочку. В кресле сидел человек — я не сразу распознал его пол — в яркой модной куртке и с закутанной в несколько платков головой. Сидел он смирно, будто притаившись, разглядывая меня из-под всех этих слоёв.
Женщина как-то строго посмотрела в коридор, закрыла дверь и, подкатив к моему столу кресло, принялась распутывать платки.
— Так, давай, моя дорогая. Тут хороший доктор.
Через минуту передо мной сидела девочка лет тринадцати с копной вьющихся крупной волной волос, плющом змеившихся вокруг лба и глаз — карих, ясных, но со странным движением в глубине. Казалось, она не смотрит на меня, а очерчивает взглядом мой силуэт.
Перед тем как начать опрос, я ещё некоторое время задержался на её чертах, увлечённо разглядывая то тонко очерченные, красивые, явно мамины брови, то неровный зигзаг губ, нервно дрожавший и будто добавленный ко всему образу наспех неловкой рукой. У девочки были большие, но изящные уши, торчавшие из-под кудрей, что, вместе с темноватым пушком на висках, придавало ей слегка звериный вид. Только теперь я заговорил:
— Ну, здравствуйте. Кто тут у нас? — сначала я широко улыбнулся девочке, а потом посмотрел на её маму.
Та отрывистым движением передала мне папку с документами и паспорт.
— Елизавета Маратовна, Лиза… — начал я. — Не указывайте отчество, пожалуйста, — строго сказала мама.
— Но я просто записываю как в паспорте… — Мы попросили нигде не указывать и в паспортный стол уже заявление подали. Пожалуйста, просто Елизавета Убей-Волк. Спасибо.
Она резко замолчала, поправляя что-то в кресле дочери.
— Сейчас постараюсь всё быстро сверить, — бросил я и смущённо потупился в бумаги.
К сожалению, у девочки была немалых размеров и какого-то злого роста опухоль, примыкавшая к стволу мозга. В этом месте сосредоточены все центры, отвечающие за дыхание, сердечную деятельность и жизненно важные рефлексы. Холодным разумом осознав трагичность её положения, я продолжил изучать документы. В заключении нашего Семёна Аркадиевича было написано: «Паллиативная операция». Я аккуратно решил закончить:
— Как вы знаете, у вас по плану паллиативная операция и… — Да, доктор, сказали, только у вас могут сделать. Семь лет страдаем! — Я…
Девочка громко вскрикнула и улыбнулась. Мама отреагировала так же. Они были чертовски похожи.
— Вы же знаете, что это означает? Паллиативный?.. — Дорогой доктор, — начала мама, сдувая со лба прядь волос и возясь с салфеткой у рта девочки — у той по подбородку растекались слюни, — не надо умных медицинских словечек, я этого не люблю. Месяц собирала документы, как вы просили.
Я не стал продолжать, а отпустил их с бумагами, которые, к слову, были оформлены с немецкой педантичностью.
Я грустно выдохнул и стал ждать следующего пациента. В дверь постучали: стукнули единожды и тут же открыли дверь. Просунув загорелое лицо и недоверчиво осмотревшись, вошёл поджарый мужчина с редкими седыми волосами.
— Будьте здоровы! Я только спросить! — отчеканил он, закрыл за собой дверь и громко поставил спортивную сумку на пол, забаррикадировав выход. — Спрашивайте.
Тем временем вошедший уже достал из сумки папку и проводок, выложив для удобства пакетик с йогуртом и печенье.
— Вот я не пойму! У меня госпитализация завтра. Иван Фёдорович Кошкин велел сегодня приехать, сдать кровь на что-то. Вы расскажете? — Давайте документы.
Он положил папку мне на стол и спросил:
— А можно я у вас телефон заряжу? — Вон там розетка, — сказал я со стопкой желтоватых листков в руках.
Он снял свою олимпийку и любовно сложил её на спинку стула. Поставив телефон заряжаться, он задержался взглядом на экране, полистал что-то большим пальцем и оскалился.
— Так, — чуть взглянув на его бумажки, начал я, — а сейчас у вас жалобы прежние?
Перед тем как начать, он хрустнул шеей.
— Да, доктор, как вас? Не знаю… Там грыжу нашли в спине. Болело, когда бегал. Я — КМС по биатлону. Тренер Архипов, может, знаете? Ну, золото в Турине! Надо знать, доктор! Спина, да… Но вот сейчас и плечи болят, даже сборы пропустил. — Вы можете сесть. Я вас осматривать не буду, мне бы только в документах разобраться. — Да, спасибо, постою. Иван Фёдорович сказал, что с грыжей поможет.
С этими словами он начал приседать и как-то патологически дышать.
— Ничего, если я разомнусь? Нам в академии американец один это упражнение показал, но я не совсем правильно его делаю — у меня ведь тазобедренный... — Да, вижу, вам эндопротезирование делали, — сказал я, отстукивая по клавишам и побаиваясь смотреть на его гимнастику. — Что-то после назначали? — Доктор, химия всё это! Я даже австралийца того, обколотого, абсолютно чистым на четырёхстах метрах сделал! А Кошкин ваш — хороший доктор? Я видел, у него в кабинете фотокарточка с Эльбруса, на вершине был… — У нас — все хорошие!
Я погрузился в изучение снимков его грыжи. Во-первых, это действительно была грыжа, студенческая классика. Никаких секвестров, L4–L5. Во-вторых, я бы не рекомендовал ему так приседать… Мне даже казалось, что я слышал зловещие щелчки от каждого его движения. Оптимизма добавляло то, что за дверью слышны были брань и ругань с малороссийским акцентом; а я был тут, смотрел на приседавшего и в этом не участвовал.
— Иван Усачёв, верно? — уточнил я его имя. — Кто это?
Я указал ему на фамилию с инициалами внизу его снимков.
— Иванус, — сказал он. — Тут имени просто нет! Николай Иванович Иванус.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза.
— Хорошо, Николай Иванович Иванус. Сейчас подпишу направление и отпущу вас, всё в порядке. Ваш институт физкультуры хорошо все документы подготовил. — Шутите, доктор? Вы посмотрите сюда! Кошкин говорил, что это так нельзя оставлять, — на снимках он указал на копчик. — Оно в зад впивается, заниматься нормально не даёт. Волком вою!
Иван Фёдорович Кошкин доводил порой молодых сестёр до слёз своими матерными пассажами и был известен как эдакий шутник; но собственной рукой писать в диагнозе поклёп на здоровый копчик — не в его правилах.
— Это ваш копчик. Это нормально, — как можно более спокойно сказал я. — Ладно, доктор, давайте я пойду уже, — и он стал сворачивать свой телефон. — Кстати, у вас предплечья жилистые. Вы с шестом раньше не прыгали? — Куда, простите?.. Нет, не прыгал. Вот, Николай Иванович, ваши бумаги, можете идти. — То есть всё? Ну, ты извини, доктор, что отвлёк, — он стал собираться. — У вас, кстати, у охраны даже травмата нет!
Чуть повозившись с сумкой, он шумно вышел.
Я стал гуглить Архипова. Биатлонист. Левша. Дважды разведён. Серебро в Турине. Отец — заслуженный тренер. Выступает под фамилией первой жены.
В дверь постучали двумя сильными ударами с длинной паузой.
— Здравствуйте, — и мужской голос обратился ко мне по имени-отчеству. — Я прошу вашего прощения. Загорелось М07, и пригласили сюда. — Заходите, конечно. — Спасибо.
Медленно, с прямой осанкой, зашёл пожилой мужчина в твидовом пиджаке волчьего оттенка с элегантными заплатами на локтях. Вся остальная одежда — брюки, ботинки, жилет — была какая-то непримечательная. Обращаясь, он смотрел прямо на меня, но потом сразу отводил взгляд куда-то к полу. Бесконечное катание глаз очень оживляло его лицо, без этого казавшееся печальным.
— Вы знаете, шутка ли, М07 — номер места могилы моей жены на кладбище…
Я отодвинулся от стола, приняв позу заинтересованного собеседника.
— Можете шутить, доктор, вы молодой. Молодые любят юмор всякого калибра. Так и мне легче будет. Шутите, доктор! Я и сам своего рода шутник. Да если бы не эта зараза…
Он протянул мне папку с документами и присел. С папки на меня безучастно смотрел Антон Чехов, под ним — надпись: «Конгресс Чеховедения. Тбилиси, 1996».
Я изучил выписки. У мужчины была немалых размеров аневризма внутренней сонной артерии. Такие разрываются летально, но и до разрыва могут вести себя прескверно. Я вкратце рассказал об этом пациенту.
— Да я более или менее осведомлён! Мешочек на сосуде. Большой. Лопнуть может. Семён Аркадиевич назвал это псевдотуморозным течением. Я вспомнил из медицинского: тумор, рубль, коллор, доллар… Или как там? — Рубль, доллар. Да вы и правда шутник! — Приходится, молодой человек. Извините за фамильярность. Он так и сказал, Семён Аркадиевич: «Если разорвётся, не возьмусь. Да и умрёте, скорее всего». Ну вот опять, шутка ли, я — детский писатель. У меня есть книжка — про красный надувной шарик. Он всем детишкам нравится, с ним играют, без него ни один праздник не обходится. А в конце он лопается, — он помолчал пару секунд, глядя в пол. — Ну, это даже хорошо. Будет что оригинальное на похоронах сказать! А то все эти «иже еси»… — Ваша аневризма сама по себе не слишком опасна. Но крайне важно не допускать её разрыва. Правильно Семён Аркадиевич сказал: нужно оперировать. А пока берегите себя! У вас гипертония есть? Курите? — Курить я в восемнадцать лет бросил. Барышня тогда заявила: «С курягой в кино не пойду!» Женой моей стала, чертовка! А пить — выпивал, но не помогает это. Есть вещи и позабористей… — Да? Ну расскажите, — заискивающе поинтересовался я. — Будем рекомендовать! — Порекомендуйте начать с Джотто. У него лица будто по-дурацки все похожи. И я вам скажу чем: надо вглядываться в них долго-долго — и тогда, если всё правильно сделать, сквозь эту средневековую темноту, через их улыбки начинает пробиваться душа. Это возрождение и есть, это надо почувствовать! Можно и на чёрно-белых репродукциях: если человек в чёрно-белом этого не видит, то ему и во Флоренцию ехать незачем. Ну, а потом — как хотите, — он откинулся на спинку стула. — Шекспир, Моцарт… Мне Малер нравится. Он будто стоэтажный дворец строит, а не симфонии пишет. Дух захватывает! Потом медленно, через Лермонтова и Гоголя, можно подбираться к Врубелю. Ах! Но это, может, и не для всех. И вроде всё хорошо: на столько вопросов ответы нашёл! Кроме одного — как с аневризмой быть? Слава богу, Семён Аркадиевич есть! Малера, кстати, тоже любит. — Семён Аркадиевич — большой молодец, — сказал я. — У вас, Кирилл Валентинович, очень правильный подход! Я вам только несколько рекомендаций дам…
Я рассыпался в болтовне о статистике и советах ВОЗ.
— Простите, что без шуток — у нас не положено, — подытожил я. — Всего доброго! — Спасибо. Кстати, о шутках, доктор! У вас кольцо на пальце, а дети у вас есть? — Маленькая дочка. — То что надо! Вы, доктор, по-детски ко всему такому относитесь. Вот что: если лягушки квасу всё время хотят, но «с» им никак не произнести? Задумайтесь! Я свободен? — Да, — после такой фразочки я с подозрением на него взглянул. — То есть нет, секунду! Я у вас анализов на гепатиты не нашёл. Есть просроченный, но он не подойдёт. Простите, всё по регламенту. — Эх, незадача. Я у вас наверняка могу сдать. Платно? — Боюсь, что да, — ответил я.
И так мне захотелось помочь старику-писателю, и стало так стыдно за это канцелярское «боюсь, что да», что из моего рта вырвалось:
— Вы идите! Спокойно оформляйтесь в палату, а там уже чуть позже у вас сёстры всё возьмут. — Спасибо, молодой человек! — И вам — за такие советы!
Потом было ещё несколько пациентов. Кто-то просил у меня справку о вменяемости — потом выяснилось, что она нужна для отца его невесты. Одному мужчине с паркинсонизмом я помогал включиться после таблеток, сидя на его ладони. Мусульманин с могучей, непроглядно чёрной бородой извинился на полуслове и кинулся в намаз, головой не то чтобы к востоку, но к пожарному плану эвакуации. Ещё двум я, применяя всё, что вспомнил из занятий с доктором Лившицем, попытался объяснить разницу между фурункулом и карбункулом; одному из них, особо толстому, даже пришлось раздеваться.
Около четырёх в дверь постучали уверенным триплетом. Пациенты так не стучат. Однако открылась дверь лишь после моего фальцетного «Войдите!». Это был Котаев, с его оправдывающей фамилию улыбкой.
— О! Мир тесен — я тоже рад тебя видеть. Можно я у тебя попрячусь?
Я кивнул, встал и закрыл за ним дверь. Всё равно было время обеда. Мы оба, вздыхая, сняли свои резиновые хирургические тапочки и размяли пальцы ног. Котаев, пожалев о том, что нельзя закурить, начал:
— Хочешь, историю расскажу?
Он открыл кран — оттуда шумно и не сразу потекла вода. Котаев яростно натёр руки мылом и пожаловался:
— Вызывают дежурного в приёмник пролежни посмотреть, а у самих ни перчаток, ни раковины!
При слове «дежурного» у меня дёрнулось под ложечкой. Как я забыл, что сегодня в ночь дежурю вторым нейрохирургом?
— …и до второго хирурга не дозвониться. Пришлось идти! Благо, пролежень на пять копеек, — и он, вытерев руки, показал его размеры. — Пять рублей, я бы даже сказал. — Я дежурный, — произнёс я. — Ну даёшь! Тут такое не терпят. Выходит, повезло тебе со мной, хех! Ладно, в отделениях пока всё тихо. Вот тебе история! Поступил вчера пациент с опухолью. Не большая, не маленькая, но неприятная. Во входящих написано: «Сотрудник МВД». Он мне и рассказывает с жаром, руками ещё так странно делает, как он с двумя детективами — я тогда не придал значения этому слову — афериста ловили какого-то. Хорошо. Опухоль посмотрел. Офтальмологи. Заведующий одобрил. Готовим к операции. Сегодня утром он снова про детективов! Я спросил, как зовут этих джентльменов. А он говорит: «Следователь Кандинский и офицер Клерамбо». Представляешь?! Кандинский и Клерамбо! Я понимаю: дело пахнет керосином. От него и вправду часто керосином пахнет, — Котаев щёлкнул себя по шее. — Я про Олега Ивановича, нашего психиатра. Позвал его и показал этого пациента. А тот правда не в себе оказался! Опухоль, я понимаю, но так вычурно: Кандинский и Клерамбо. Оказалось, в регистратуре ошиблись и вместо «ПНД» написали «МВД». Он санитаром был. Вот так! А Олег Иванович такое показал: вытащил из кармана пальцы, будто ниточку держит, и пациенту якобы её подержать даёт, а тот — раз! — и берёт её, даже на палец стал накручивать, бедняга! Я хотел остаться и дальше эти фокусы посмотреть, но меня сюда вызвали. — Ты не подумал, что Олег Иванович тоже спятил? — Подумал! Но решил сойти за умного. — Верно говоришь — цирк. Чего только не покажут… У меня сегодня пациенты были: у одного фамилия Иванус, второй — Сынгеев. Это к деньгам? — Давай без суеверий сегодня. Дежурство. Фамилии забавные! Но у меня такой был — с тебя от смеха штаны спадут. — Ну? — Не скажу. Может, потом. Нам ещё до утра вместе. Давай.
Мы попрощались, и он скрылся в коридорах приёмника.
Дверь закрылась, будто упала гильотина. И покатился пятый час. Пора было заканчивать. Работа прекрасна своим окончанием.
Я пошёл наверх, в кабинет со скучным душком кофе и засаленным коричневым диваном.
Проходя по коридору, столкнулся с медсестрой. И опять я разглядел в её взгляде то, чего там наверняка не было. Ещё более заметный в белом больничном свете блеск этих обильно облитых голубой влагой глаз будто что-то у меня спрашивал. Но, смутившись, я не понял чтó и переключился на тонкую оторочку белой нити, бежавшую по воротнику у самой её груди.
— Здравствуйте, доктор! — Добрый вечер, Саша.
Несколько секунд мы сближались, шагая по коридору друг другу навстречу. Как только она скрылась за моим левым плечом, я наконец-то расслабился.
В кабинете сидел Антон и, как всегда мерно, отстукивал на клавиатуре свой полусонный врачебный ноктюрн. Бросив что-то в ответ на его приветствие, я погрузил себя всего в яму нашего дивана. Не было ещё и шести, но спать хотелось больше всего на свете. И в эту сладкую минуту зазвонил телефон. Антон снял трубку.
— Да, он тут лежит.
Пришлось со скрипом встать и подойти к столу.
— Дежурный. А, добрый вечер, Фёдор Анатольевич! Вы ещё здесь? Что значит — «мой сын геев»?! А, Сынгеев. Помню. Интересно, что вам тоже пиджак запомнился! Ага. Что? Я разрешил. И ВИЧ, и гепатиты, и сифилис?! Вот так Джотто! Да это я не вам… Конечно! Прошу прощения, Фёдор Анатольевич. Впредь обещаю!
Я повесил трубку. У детского писателя оказался весь букет венерических заболеваний…
Теперь можно было полежать несколько часов, экономя силы для следующей главы сегодняшнего дня — ночного дежурства.
В голове всплыла девочка со странной фамилией и немного волчьим лицом. Но как она была красива! Неужели это та же природа, наградившая её чудесными волосами и этой игрой Азии и Европы на лице, та же природа, заведующая длиной костей, количеством родинок и способностью желудочных соков, по недосмотру допустила эту смертельную опухоль в области самых тонких своих произведений? Я ужаснулся тому, как подробно стал представлять себе внешнюю и внутреннюю её анатомию. Будто сознание-хирург стало по профессиональной привычке прикладывать ленту с сантиметрами к её голове — вот сосцевидный отросток, чуть медиальнее стоит делать разрез. Дойдя до самых внутричерепных нервов, я проснулся.
— Просыпайся… Убей-Волк…
Надо мной со следами подушки на лбу и тревожными глазами возвышался Котаев.
— Что случилось? — Девочке твоей не очень хорошо, пошли.
Мы торопливо прошли по коридору реанимации. Старались незаметно протирать сонные глаза.
Оттуда, откуда раздавались шумы аппаратов, поддерживающих жизнедеятельность, и где крутился сонм возбуждённых сестёр, выплыл реаниматолог без шапочки. Застывшие в доброте глаза, лысина и не успевшая ещё полностью поседеть довольно густая борода придавали ему сходство с иконой.
— Привет, коллеги, — он пожал нам руки, глядя на снимки мозга. — Девочка совсем плоха. Вклинение. Она перестала глотать, сами понимаете. Предлагаю готовить операционную, а мы пока трубочку поставим.
Котаев многозначительно кивнул.
— Ты помоги дяде Паше, а я пойду в оперблок. Поздравляю, кто-то сглазил, — сказал он и удалился, размахивая полами мятого халата. — Трахеостома — дело нехитрое.
По тому, как произнёс это реаниматолог Павел, стало ясно, что он операцию проводить не собирается. Он раздал множество команд сёстрам, а мне велел намыться «моментально».
— Это обязательная процедура для всех врачей. — Я не проводил её. Может, учиться будем в другой раз? — Запомнишь на всю жизнь — как на велосипеде кататься. — Скорее, как с парашютом прыгать.
Когда я подошёл к пациентке, той самой девочке Убей-Волк, она была полностью скрыта простынями. Лишь виднелась трубка и дышала за неё и небольшое обработанное йодом поле смотрело на меня оттуда, где у мужчин торчит кадык.
— Ориентиры простые, — показывали мне, — щитовидный, перстневидный, мембрана. Самое важное — оставаться на linea alba. Строго посерединке! Там, в трахее, увидишь трубочку. Мы её и поменяем, вставим новую ниже гортани, девочка хоть задышит по-человечески.
И снова в голове поплыли картинки из атласа. Однако скальпель уже у меня в руке. Я сделал надрез под выступающей частью хряща. Крови — ни капли. Значит, можно двигаться дальше. Сестра стояла рядом, я видел её руки, вибрировавшие в готовности помочь. Я сделал ещё одно движение — появилась мясистая ткань, и обильно проступили капли крови. Я бросил сестре что-то вроде «Где же, чёрт побери, салфетки!». Стал обстоятельно сушить рану и тянуть время.
— Это плятизма. Ты, наверное, давишь на край слишком сильно, вот и в сторонку ушёл, — прозвучал голос Павла из-за плеча.
Аппарат дыхания несколько раз тревожно пропищал. Всё тот же голос попросил поторапливаться.
Я обложил края раны салфетками так, что стало совсем сухо, ещё помешкал пару секунд и, прикрыв глаза, полоснул в стороне от намеченной траектории. Показалась белая ткань, за которой дрожали кольца трахеи. Я вздохнул — дальше навредить было уже сложно. Попросив готовиться к смене трубки, я вдруг увидел странную дрожь тела под моим скальпелем. Затем раздался высокий, раздражающий писк прибора искусственного дыхания. Пока пелена неопытности сковывала меня, я услышал какой-то треск, и тело девочки ушло из-под меня. Четыре, а то и пять рук сорвали с него все простыни и бросили мне под ноги.
Борода реаниматолога приобрела блеск и тряслась в такт его ритмичным толчкам её грудной клетки. Ещё две или три руки отодвинули меня, всё ещё державшего скальпель, в сторону. Строго по очереди раздавались писк аппарата, команды и счёт Павла: «Раз, два, три». Действие сгустилось над грудью пациентки. Я скинул маску, перчатки и халат и стоял, тяжело дыша. У девочки остановилось сердце.
Павел смачно выругался, посмотрел на линию пищавшего аппарата, выругался ещё раз и сказал мне:
— Пишите, доктор.
Затем пробормотал что-то под нос, кивнул сёстрам, те кивнули в ответ. Зачем-то распахнул окно за койкой.
— Пускай летит.
И, грустный, ушёл.
Девочка лежала передо мной. Белеющая фарфором, как кукла. Потные волосы, вялое мясо опустившихся щёк и заострённый нос повсюду образовывали углы на её лице. А ведь ещё сегодня утром я писал её фамилию при поступлении — Убей-Волк, — теперь же чувствительная душа смогла бы явственно ощутить холодные волны молчания аппаратов, вившиеся вокруг девочки.
В молчание вторгся Котаев.
— Ну, что тут у вас? Наверху всё готово, сёстры ждут.
Появился Павел.
— Реанимационные мероприятия в течение тридцати минут безуспешны. 23:42, биологическая смерть. Честно говоря, шансов у неё не было. Нам с вами нечего расстраиваться. Однако жалко… Как свяжитесь с родственниками и всё оформите, заходите в нашу комнатку. Петя чаёк какой-то забористый вчера принёс. — Трагедия, — печально сказал Котаев. — Сколько ей было? Тринадцать? Волосы красивые... — Две тысячи десятого года рождения, — сказал я и в последний раз перед тем, как её увезут, взглянул на блестящие клоки волос вокруг видневшегося из-под простыни волчьего уха.
Котаев, как старший товарищ, принялся обстоятельно заполнять все протоколы. При этом иногда его пальцы замирали, а глаза обращались в раскрытое Павлом окно. Быстро справившись и ловко подшив все бумаги к её истории болезни, он немногословно и в меру хладнокровно поговорил с мамой девочки. Так, под равномерный стук клавиш, пролетела сегодня жизнь Елизаветы Убей-Волк: от размашистой подписи в приёмном отделении до распахнутого окна в реанимации.
Спустя полчаса мы сидели с Котаевым и молча глотали сигаретный дым на чёрной лестнице. Немного дрожали пальцы, веки застыли на полпути. Котаев вдруг вздрогнул и весь изобразил нетерпение поскорее доспать упущенное. Не желая расходиться лишь с горечью Lucky Strike во рту, он сказал:
— Странная всё-таки фамилия. — Убей-Волк… Ещё и без отчества. — Сказать, какая была у меня самая необычная фамилия?
Я затушил сигарету и тоже заторопился к своему дивану.
— Ну, какая? — Калмык был лет пятидесяти. Сакмайкоков.
Редактор: Ася Шарамаева Корректоры: Александра Крученкова, Катерина Гребенщикова
Свет как прожектор на премьере дешевого боевика, разрезал розовую пелену, словно хирург скальпелем. Из него под бодрый саундтрек победы, словно герои на вручение Оскара, выходили агенты Overwatch. Гэндзи, словно киберпанковский ниндзя хотя он и есть ниндзя, скользил сквозь толпу солдат Черного Щита оставляя за собой кровавый след, как художник-абстракционист у которого закончились все краски, кроме красной. Ангел, с лучезарной улыбкой словно фея с гранатометом, поливала врагов потоком исцеляющего света. Райнхардт с грохотом достойным падения метеорита, приземлился в самом центре толпы, раскидывая солдат Черного Щита как кегли в боулинге для гигантов. — Overwatch! — громогласно проревел Райнхардт, его голос словно раскат грома, заглушил звуки битвы. — Мы вернулись! — И устроим вам вечеринку в стиле “апокалипсис”, — Маккри, с широкой ухмылкой, словно иллюзионист, вытаскивающий кролика из шляпы, отправил в полет парочку гранат, превратив толпу врагов в живописный фейерверк. — Ого! — Хэмонд, подпрыгивая от восторга в своем Шаре, словно мячик для пинг-понга на чемпионате мира, — это лучше чем фейерверк на мой день рождения! Солдаты Черного Щита, ошеломленные таким поворотом событий, словно зрители на концерте, где вместо скрипки начали играть на бензопиле, заметались пытаясь понять кто из них злодей, а кто герой. — Уинстон, — Трейсер ее глаза сверкали, как рождественская елка, — мы побеждаем! — Не расслабляйтесь, Трейсер, — сказал я, чувствуя как в груди разгорается знакомый огонь битвы. — Враг коварен и… — я увернулся от летящей в меня гранаты, — очень любит розовый цвет. Битва, начавшаяся как мрачный триллер, превратилась в веселый, абсурдный фарс, где солдаты Черного Щита метались, словно муравьи которые оказались в разорённом муравейнике. Гэндзи сражался как настоящий мастер боевых искусств на конкурсе талантов. Он побеждал врагов, разрубая их на части, а за ним тянулся шлейф искр и цитат из древних философских трудов. Ангел с ангельской грацией уклоняясь от пуль словно танцовщица на балу у вампиров, лечила раненых союзников. Райнхардт неудержимый как поезд, сошедший с рельсов, сметал врагов своим молотом, приговаривая: “Пора спать, детки!”. — Ну что, горилла, — Маккри, перезаряжая револьвер, словно бармен, смешивающий коктейль смерти, — кажется, мы им показали кто тут главный режиссер этого боевика. — Overwatch! — проревел Райнхардт, его голос эхом отозвался в ночном небе. — Мы снова вместе! И глядя на лица друзей, освещенные светом маяка, я понял: Overwatch – это не просто команда, это семья. Семья, которая может пережить любые невзгоды, потому что ее объединяют не просто навыки и способности, а вера в идеалы, вера в то что добро всегда побеждает зло.
P.S. от автора: Пока я писал эту главу, Яшка моя верная муза, успела не только уснуть на моей клавиатуре, но и поиграть с моим кактусом, перепутав его с когтеточкой. А Смерть… куда он запропастился? Наверное считает плюшевых кроликов Черного Щита, пытаясь понять сколько душ ему достанется после этой битвы. Кстати о Смерти…
Смерть и автор: — Ты что издеваешься?! – прорычал Смерть, возникая из клубов черного дыма. – Я, между прочим, ждал этого отпуска целую вечность! Хотел сходить на рыбалку, подышать свежим воздухом, расслабиться… А ты снова за свое! Не мог хоть недельку подождать? — Не сердись, Костя, — автор лучезарно улыбнулся, словно кот нашедший заначку сосисок. – Просто события так бурно развиваются, что грех было не написать новую главу. И потом, Overwatch возвращается! Разве это не повод для радости? — Радости для тебя, — проворчал Смерть, разворачиваясь и исчезая в клубах дыма. – А я пойду лучше поищу спокойное местечко, подальше от этих твоих героев.
P.P.S. от автора: А вообще друзья спасибо вам всем огромное за поддержку! Я решил вернуться пораньше из отпуска, чтобы продолжить работу над историями. Ваши комментарии и лайки дают мне силы и вдохновение. Так что ожидайте продолжения совсем скоро! ;) Мне очень помогают ваши комментарии. А написание историй позволяет отвлечься от повседневных забот.
Снежинки бились в стекло, как слепые мухи. Поезд убаюкивал маленькую Варю ритмичным постукиванием стальных колёс и душным уютом полумрака – всем, что он мог ей предложить. Но девочка совсем не хотела спать. Она нехотя надевала колючий свитер из верблюжьей шерсти, подаренный бабушкой на 7-летие. И всматривалась в зимний пейзаж за окном пассажирского поезда: ей жизненно необходимо увидеть какого-нибудь лесного зверька. Это, своего рода, ритуал – по пути домой после выходных у отца высмотреть в окне какую-нибудь зверушку. Для Вари это хороший знак. Местность здесь дикая, а потому без местного “приветствия” домой она ещё не возвращалась.
Суетливая проводница объявила санитарную зону и теперь закрывала туалеты. Мама доставала сумки с верхней незанятой полки. В это время Варя воскликнула, тыча пальцем в стекло:
– Мам, там Санта!
Пары секунд девочке хватило, чтобы разглядеть в темноте леса, еле освещаемой луной, старика с красным мешком за спиной. Он уверенно шагал по сугробам в одном направлении с поездом.
Мама с шумным выдохом устало присела рядом с дочкой и обняла её:
– Доченька, собирайся. Ты же знаешь, что Санта дарит подарки только тем, кто хорошо себя ведёт?
Девочка с энтузиазмом продолжила собираться, косясь в окно. Проводница заглянула в их купе и предупредила:
– Подъезжаем к станции “1840 км”.
– Да, мы уже собираемся, – кивнула ей мать.
Девочка надела валенки, синий комбинезон и спрыгнула с сиденья. Мать взяла сумки в одну руку, другой взяла дочь за руку. Они прошли в тамбур мимо мужчин обсуждающих что-то пылким громким шёпотом; мимо малочисленной молодёжи, лица которых подсвечивались смартфонами; мимо торчащих из-под одеял пяток, как в морге, только без бирок на больших пальцах.
В тамбуре пахло сигаретами и чем-то механическим. Поезд замедлял ход. Проводница с умилением посмотрела на девочку. Та перехватила взгляд и тут же похвасталась:
– А я видела Санту в лесу!
– Ого! А как ты поняла, что это Санта, а не Дед Мороз?
– А он был одет в красное, а не в синее.
Состав остановился на небольшом техническом полустанке, чтобы перецепить локомотив. Проводница открыла дверь, выпуская тепло взамен на морозную свежесть.
– Всего доброго, – попрощалась проводница.
– До свидания, – ответила мать, спустилась и помогла спуститься дочери.
– С Новым годом, – обернувшись напоследок попрощалась девочка с проводницей. – Ведите себя хорошо, а то Санта угольки подарит.
– Ну, будет хотя бы, чем печку топить, – находчиво ответила проводница и засмеялась, закрывая дверь.
Из первого вагона вышел мужчина и направился в сторону деревни, закурив на ходу. Вспышка зажигалки на секунду осветила его лицо, испещрённое язвочками, и расчерченное шрамом на щеке. Кроме него и женщины с ребёнком на станции никого не было. Женщина вдруг задумалась: лучше дойти до деревни в компании незнакомого мужчины или в одиночестве, но по соседству с диким лесом? Она выбрала тактику пропустить его вперёд по протоптанной тропе и держаться позади на безопасном расстоянии. Из-за маленькой Вари спешить и не получалось. И вскоре мужчина скрылся за холмом, разделяющую тропу от станции до деревни пополам.
– Мам, а как думаешь, куда идёт Санта? Он шёл в нашу деревню? – заинтересованно заглядывала девочка в лицо матери, – Мы с ним встретимся?
Где-то в чертогах леса завыли волки. Мать заволновалась и ускорила шаг.
– Лучше бы нам ни с кем не встречаться, – обеспокоенно сказала она.
– Ой мам, волки поют! – воскликнула Варя и представила себе, как на залитой лунным светом поляне волки поют, стоя в ряд, как церковный хор, а перед ними сидят разношёрстные обитатели леса и с упоением слушают.
– Ага… Ничего хорошего в этом пении нет. Ты знаешь сказку про мальчика, который кричал: “Волки”? – старалась мать отвлечь ребёнка на подходе к холму.
– Да! Жил-был мальчик пастух… – начала девочка рассказывать маме сказку. – Ему было скучно пасти овечек и он вдруг решил закричать на всю деревню…
Сказку девочки перебил мужской истошный крик. К нему добавился волчий лай, похожий на кратко прерывающийся вой, будто череду смешков.
Мать резко остановилась, бросила сумку и взяла дочь на руки. По телу пробежала волна холода. Сердце заколотило по грудной клетке, как арестант, привлекающий внимание. Из-за холма доносился душераздирающий вой мужчины, его крик тонул в заполняющем всё вокруг волчьем вое. Холм загораживал происходящее, поэтому мозг с готовностью дорисовывал сцену по мрачному наброску.
Женщина попятилась назад к станции, вокзала там нет, но можно спрятаться в поезде или в крохотной будочке работника станции.
И тут на вершину холма поднялся волк Он величественно и надменно оглядел женщину с ребёнком и завыл.
– Беги! – крикнула мама, и тут же волк кинулся на неё, шоркнув когтями по утоптанному снегу.
Варя развернулась и побежала к поезду, стоящему вдали, с теплом наблюдающим за происходящим своими жёлтыми окошками. За её спиной раздавались звуки борьбы, рычание, треск ткани и отчаянные ругательства матери.
На своих маленьких ножках девочка не смогла убежать далеко. Вдруг состав громыхнул своими суставами, потягиваясь перед долгой дорогой, и пришёл в движение.
– Стойте! Подождите! – кричала девочка ему вслед. Она заплакала от беспомощности, боясь обернуться назад и увидеть там страшную картину, которая случилась с её мамой.
– А ну пошли отсюдова! Вон! – раздался громкий бас по округе. Девочка вздрогнула и обернулась. Возле холма лежала мама. От её тела растекались струйки в разные стороны, как томатный сок по белоснежной скатерти. Издали доносились поскуливания волков.
Варвара медленно подошла и аккуратно присела возле матери.
– Мама... Мамочка, вставай! – дочь с упорством толкала маленькими ручками тело, желая пробудить маму ото сна. – Мам, волки ушли. Пойдём домой.
После тщетных попыток девочка заплакала. Поезд ушёл. И в тишине она услышала какой-то шум за холмом. Варя опасливо поднялась и подошла поближе. За холмом открывался вид на мирно спящую деревушку. По ту сторону холма на тропинке лежал мужчина в бордовом ореоле. Над ним склонился крупный седой старик в красном тулупе. Он разбирал разорванный труп на куски и бросал их в мешок из плотной ткани в пятнах и разводах, который местами сливался с багровым снегом.
– Санта?.. – неуверенно тихо спросила девочка.
Старик вздрогнул и обернулся. Он вытер мокрые красные перчатки о тулуп, взял мешок и потащил его по снегу. За мешком потянулась размашистая кровавая полоса, как от полной краски кисти, будто художник с небес рисовал красным по белому. Старик подошёл к девочке.
– Здравствуй, Варенька, – сказал он.
В нос девочке ударил спёртый запах железа и корицы. Великан снял перчатки и заткнул их за пояс, достал из внутреннего кармана красно-белую сахарную трость в герметичной плёнке, обвязанную зелёной ленточкой. Протянул её девочке и сказал мягким басом:
– Возьми, Варенька, покушай. А я пока для твоей мамы “подарок” подыщу.
Девочка с жалобным видом взяла сладкую палочку и спросила:
– А ты правда Санта?
– Да, а ты в меня не веришь? – спросил он, спрятав улыбку в густой седой бороде.
– Я всегда верила, а вот моя мама… – и девочка опять захныкала, оглянувшись на маму в луже крови.
– Ну-ну, Варенька, успокойся, попробуй леденец – он очень вкусный! – старик погладил девочку по пушистой шапке. Та поддалась и раскрыла леденец. – Ну вот, другое дело.
Он подтащил мешок к женщине и присел перед ней. Залез обеими руками в мешок и стал активно там перебирать. До девочки донеслось шуршание фантиков, будто мешок был доверху наполнен конфетами. Наконец, он вытащил красный продолговатый кусок мяса в прозрачной подарочной упаковке и бантом с надписью. Протянул девочке:
– Варенька, прочитай, пожалуйста, что тут написано? А то дедушка очки оставил в другой стране.
Девочка уже подуспокоилась. Санта контролировал ситуацию и сейчас поможет маме. Нужно только сначала помочь ему прочитать.
– Мар-гар-и-та, – прочитала по слогам она.
– Ну вот и славно, – старик развязал бант, стянул шуршащую упаковку и положил мыщцу в разгрызанную голень женщины. Мыщца идеально легла в пустое пространство. – Вот так.
– Санта, а что это? – спросила девочка с удивлением.
– Это? “Подарки”, – ответил он и вынул из другого внутреннего кармана иголку с красной нитью. – Один день в году я дарю подарки детям, а в остальные дарю подарки взрослым, хоть они в меня и не верят. Я их не виню, они думают, что выросли. Но они такие же детишки, как ты, только старые.
Великан потрепал девочку по шапке. Та тепло улыбнулась. Он насладился её улыбкой и начал зашивать ногу женщине.
– А где ты берёшь эти ”подарки”? – спросила Варя.
– У тех, кто плохо себя вёл, – ответил ей старик.
Старик зашил ногу и принялся искать в мешке кисть.
– А тот дяденька плохо себя вёл, раз ты у него забрал “подарки”?
– Ой, он очень плохо себя вёл. Он заслужил то, что заслужил, – ответил он, распаковал очередной “подарок” и начал пришивать. Девочка облизывала леденец. Глаза потихоньку закрывались. Она устала.
– Вот так, – повторил дед и убрал швейные принадлежности обратно в карман. – Как новенькая!
Варя проснулась утром в своей постели. С кухни доносились звуки готовки: гремела посуда, хрустели овощи под ножом. Девочка встала с постели и прошла на кухню.
– Уже проснулась, доченька? – мама обеспокоенно носилась по кухне, как фея. – Одевайся теплее. Я вчера забыла печку затопить. Не помню, как добрались домой…
– Мам, так это был Санта! – восторженно воскликнула дочка и засияла от радости, хлопнув в ладоши.
– А не рановато для него? – мама мельком глянула на отрывной календарь на стене. – 4 декабря только.
Варя потопталась на холодном полу и внимательно всмотрелась в мамину лодыжку. На коже виднелся еле заметный шрам в виде хвойной ветви.
– Мам, а ты веришь в Санту, только честно? – спросила девочка серьёзно, нахмурив брови.
Мать на секунду зависла над пышущей паром кастрюлей и задумалась, запечатывая мысли в слова перед ответом:
– Верю, Варя. Я верю, что кто-то наблюдает за нашими поступками и затем воздаёт по заслугам.
Варе понравился мамин ответ. Уже потом, повзрослев, она раздумывала над тем как он звучал: одновременно пугающе и успокаивающе. Но в тот день, она этого ещё не понимала. Маленькая Варя побежала в комнату надевать тёплые носочки. На плите гремела крышкой кастрюля. На окраине деревни возле холма толпились полицейские, криминалисты и местные зеваки. Где-то в одном из душных кабинетов уголовного розыска снимали ориентировку с доски “Их разыскивает полиция”. Дело закрыто. Маньяк растерзан.
Ты запутал меня, Джек! Ты говоришь, что тебе плохо, и всё равно продолжаешь это делать. Складывается впечатление, что ты взял это тело в аренду, просто носить, как жёваный пиджак. Ты серьёзно? Думаешь, это будет вечно? О, брось! К слову, я не менее поражён твоей выносливостью и настойчивостью. Я вижу, как всё твоё тело, вся система просит пощады, а ты сидишь с видом блаженной курицы, только что снёсшей яйцо. Ты оглох, Джек? Ты готов слушать всякий сброд часами, а своё тело ты игнорируешь. Отлично, Джек!
Ты то, что в себя впустил, ты то, что ты ешь и мыслишь. Научись переворачивать табличку «закрыто»!
— На наш сайт через специальную форму, которая по такому случаю вновь открыта с 15 мая.
Что мне за это будет?
— Победителю/ям будет приз. Денежный.
Денежный — это сколько?
— Призовой фонд конкурса: 30 000 руб. (может быть увеличен по результатам прочтения рассказов).
Как будет распределён призовой фонд?
— Количество победителей мы определим после того, как прочитаем все рассказы. Может, один гениальный автор получит всю сумму, а может, она будет распределена между несколькими равнозначными текстами.
Сколько рассказов можно прислать?
— Один автор может прислать один рассказ.
Какие жанры принимаете?
— Любые. Вот совсем любые. Уместите детектив в 2000 знаков — честь вам и хвала. Автофикшн? Давайте попробуем. Детское — с радостью.
Стихи, можно слать стихи?
— Да, но только если они описывают замкнутую историю.
Можно ли слать ранее опубликованные произведения?
— Если договорные отношения с площадками публикации не запрещают вам этого делать — присылайте.
Мой рассказ больше 2000 знаков. Могу его прислать?
— Можете, но не на конкурс, а для обычной публикации: приём таких рассказов откроется 1 сентября 2024 года. В рамках конкурса рассказы крупнее 2000 знаков с пробелами мы НЕ читаем. Даже 2001 — уже перебор. Все участники должны быть в равных условиях. Знаки мы считаем встроенными инструментами MS Word и Google Docs.
Есть ли ограничения?
— Традиционно, никаких шансов нет у произведений, разжигающих любого рода конфликты (гендерные, этнические, политические и пр.).
(Но сначала просим убедиться, что ответа на ваш вопрос этот пост не содержит:)
Мелким шрифтом:
— По конкурсным рассказам обратной связи не даём: ответим только победителям.
— При загрузке рассказа вам на почту придёт письмо с подтверждением получения. Если письмо не пришло — выложите, пожалуйста, рассказ ещё раз. Если снова не пришло — напишите комментарий под этим постом, разберёмся.
— Со всеми победителями будет заключён договор, позволяющий нам публиковать рассказ на сайте https://prochitano.ru.
Вроде ничего не забыли. А если забыли — допишем 🌸
Ну что, погнали?
Всем уда-а-а-чи!!!
*Ну вот, сноски пошли, точно подстава какая-то.
— Никаких подстав, просто хотим сказать, что в рамках этого конкурса «рассказом» мы считаем любое художественное произведение, несущее ясную идею, замкнутый сюжет или красоту слова, отягощённую смыслом, будь то пьеса, ода, или классическая проза.
Я выставил покупки на ленту. Продавщица тихонько "поинтересовалась":
-Товар по Акции. Чай или пасту?
В который раз хотелось уточнить у продавщицы, почему они всегда говорят это с такой интонацией, словно это не является вопросом.
Но моя скромность оставит эту истину неизведанной.
Я ответил:
-Нет, спасибо.
-Ещё кстати сигареты есть по акции, возможно их хотите?
-Да, пожалуйста, пару пачек.
Курильщиком, между прочим, я не был.
Через несколько мгновений, ноги вынесли меня из магазина и направили к трамвайной остановке. Рядом с ней традиционно располагалась компания бездомных. Подойдя к ним вплотную, я положил сигареты на край лавки, и пояснил мужику с костылями, что это теперь его богатства. Лицо бездомного выражало удивление, ведь раньше никто не реагировал на его просьбы, а он при этом неустанно просил купить дешёвых сигарет.
Это странное решение было произведено с небывалой легкость, потому что сегодня я впервые проснулся с чувством безразличия ко всему. Немалое количество лет нужно было пережить с вечным ощущением тревоги, но сегодня всё чисто. Трудно было найти объяснение всему этому- возможно расставание с женщиной меня растрясло, а быть может существует точка невозврата, и мне наконец-то удалось её пересечь - всё это не важно, ведь самое главное произошло. Именно эта странная волна помогла мне купить сигарет бездомному, и впредь, буду часто так делать, ведь теперь я герой, и хозяин абсолютно всему. До дома я шёл как герой идиотского кино-мюзикла, с сияющей улыбкой, и мыслями а-ля : "- Идут теперь к чёрту взгляды на эскалаторе." и "- Теперь можно благополучно дружить только с бомжом." Конечно про дружбу с бомжом я загнул, но всё же разрешил себе окунутся в бредовые мысли. С этих пор в жизни появилось важное дело, и оно опьяняло. Я стал разбираться в марках табачных изделий, точнее я ловил шок от новых цен на сигареты. Сам то давно курить бросил, словно это в другой жизни было. Шли недели, чувство влюбленности отпускало, и тут я выпил...
Пасмурный вечер. Птицы что-то орут. Небрежно пытаюсь устроиться на бордюре рядом с сельпо. Толпы бездомных на удивление нет, но дружище мой тут как тут:
-Сигаретками то угостишь сегодня?
-Конечно угощу, только это сейчас не главное!
-А что ещё может быть главным несчастному старику?
-Где братва твоя? - ответил я вопросом.
-Люда познакомилась с серьезными ребятами, у них квартира есть, вот все и ворвались в тепло.
-А ты чего тут?
-Мне они не нравятся, а одной квартирой меня не купишь! - лицо его залилось гордостью.
-Понятно, это достойно.
-Ну так ты не ответил, что это у тебя сегодня важнее табака?
Я вскинул руки вверх.
-А проблема чудовищная. Вот увидел ты раньше странную девушку на улице, значит это - студентка МАРХИ ! А теперь ни черта непонятно : кто занимается искусством, а кому просто надо быть хипстером!!!
Меня разрывало во все стороны. Конфликт с пустотой, уже набирал свои обороты, но мой собеседник мгновенно всё уничтожил.
-Что ты несёшь, сынок? Что за набор букв?
Наступило роковое молчание. Демоны возвращаются. Без каких-либо дальнейших заявлений я совершаю побег. На бегу всё становится очевидным - социум снова давит. Бесконечное количество глаз следит за тобой, и ты нервно перебираешь возможные варианты такой слежки. Прекрасная легкость благополучно улетучилась, и теперь передо мной встали новые вопросы. Как же теперь жить, зная, что социальные войны не отпустят тебя никогда? Из этого вопроса вытекает проблема общения с моим новым другом, ведь теперь стало очевидным, что я не смогу разделить с ним радости и ужасы.
Решено - надо вернуть девушку. Без неё мне конец. Я совершенно разбит, и не смогу спокойно существовать один. Но как мне это сделать?...
Через некоторое время был разработан шикарный план. Мой неудавшийся товарищ должен был напасть на бывшую, а я прилечу защищать её честь. Изумительный план, без каких-либо подвохов, но ведь у нас всегда иначе.
Субботним вечером она всегда отправляется из дома в бассейн. Дама выходит из подъезда. Нападающий устремляется в её сторону. И вот я уже готов спасать возлюбленную, но... потерпевшим становиться бомж. Сквозь смех я наблюдаю как его избивает девушка, и даже не додумываюсь отступить обратно в кусты, а она уже неведомым образом приближается в мою сторону.
-Смешно тебе олух? - в эту же секунду я получаю по звонкую пощёчину.
-Я здесь абсолютно случайно.
-Ну конечно случайно! А то я вдруг не знаю, что ты за изобретатель, но твои надежды тленны!
Наблюдая за её отплытием в даль, я уже озадачивался извинениями перед бомжом, но вдруг услышал громкое заявление напоследок:
-Я недавно покупая с подругами шаурму, единственная получила в подарок баночку колы. Это наверное был знак внимания от горе-повара. И подобный знак внимания лучше, чем все твои поступки...