Я читаю только хорошую литературу — ту, которая хорошо написана. Меня не столько интересует тема произведения, сколько сам автор. Я читаю исключительно классику. Сейчас, например, Диккенса. После него начну перечитывать Достоевского. В первую очередь для меня важно именно то, насколько хорошо книга написана. Нравится Салтыков-Щедрин, в юности увлекся Буниным — прекрасный писатель. Вообще русская литература XIX и начала XX века — великая литература. Да и советская тоже была неплохая.
Если приглянулся какой-то сюжет, я обязательно выписываю связанные с ними цитаты. Потом на их основании делаю свою композицию, отчасти отвлеченную от фабулы книги. Это называется иллюстрация по мотивам. Привязка к самой книге бывает иногда более конкретной, иногда менее конкретной, по-разному.
— Что вас вдохновляет помимо литературы?
— Еще мифология и история — отдельно западная, отдельно древнерусская. Очень люблю XVIII век: старая Москва, старый Петербург того времени. Рисую реконструкции в духе Аполлинария Васнецова, так как люблю реконструировать пространство. Вычитаю где-нибудь описание новой локации, а затем пытаюсь его вообразить и воссоздать заново.
Мифологией я интересуюсь уже давно. После института увлекся Рерихом, Билибина любил всегда, а еще у меня очень много книг по мифологии. На пустом месте ничего не создашь, надо чем-то вдохновляться. Я сначала черпаю какие-то сюжеты, какие-то образы из книг, а потом уже изучаю пространство на месте, у себя в деревне. Я люблю путешествовать, ходить пешком по лесам, по болотам. И уже там я нахожу конкретное материальное пространство.
В Дмитровском районе — оттуда мои предки по маминой линии — мне от тетки остался дом. Я хоть и родился в Москве, но каникулы обычно проводил в тех краях. До сих пор езжу туда каждое лето, а иногда и зимой, весной, осенью.
За городом, вне цивилизации, психология сильно меняется. Там другой мир, там все другое. И мысли там появляются отличные от тех, которые обычно в Москве. Удаляешься от политики, от насущных проблем. Но перемена эта происходит не сразу. Обычно бывает нужно несколько дней на адаптацию. Сначала появляются внутренние ломки: чувствуешь себя не в своей тарелке, все кажется немного чужим. А потом привыкаешь, втягиваешься в новый мир. Сейчас я езжу ненадолго: на неделю или две. Работа не позволяет там задерживаться. А когда был преподавателем в школе, уезжал на месяц, потому что были большие каникулы.
Если долго живешь в глуши, втягиваешься в местное пространство намного сильнее. Ты начинаешь тоньше его чувствовать, понимать, видеть. А если долго не выходишь на этюды, то после перерыва вообще ничего не видишь: цвет не видишь, тон плохо понимаешь. Только на второй-третий сеанс что-то начинает появляться. Сеанс на пленэре длится от четырех до шести часов, не дольше. Дома бывает, что работаю и по восемь часов. Зависит от задачи: если берусь за рисунок подготовительный, то его можно сделать быстро, а если работу уже довожу окончательно, то иногда приходится сидеть с утра до ночи.
Я много хожу в окрестностях своей деревни. Люблю дальние экспедиции. Как раз там я и вдохновляюсь. Все, что вы можете увидеть в моих работах, связанных с мифологией, привезено оттуда. Бывает, что могу за день пройти тридцать километров. Иногда езжу на попутках, если невозможно добраться пешком или место находится слишком далеко. Я заранее тщательно разрабатываю маршрут, чтобы было проще и удобнее изучить конкретное место. Мне необходимо побывать там: осмотреть пространство, понять, как оно устроено.
В основном я хожу по тем местам, где моя родная деревня, но часто езжу под Шатуру. Уже не один год увлекаюсь болотоведением. Я все болота вокруг Шатуры неплохо изучил. И Петровско-Шатурское, и Туголесское. Нашел много интересных научных книг по этой теме. В магазине их, конечно, не купишь, но в интернете, слава богу, они есть. С помощью электронной книги и читаю. Хочу понять, как устроены болота, какая в них жизнь. Их очень много разных видов и разных типов, и все одинаково интересные. Есть верховые и низовые, олиготрофные и мезотрофные, всякие, и у каждого свой растительный состав. Нет двух одинаковых болот — даже среди тех, что похожи друг на друга.
Все мои путешествия записаны и зарисованы в отдельном блокноте. Вот, например, путешествие этого года, осеннее: «Поездка в Дрезну на Юркинское болото». И вот нарисован мой маршрут. Я это болото обошел основательно, в одном месте чуть не утонул. За годы таких путешествий скопилось очень много, я начал этим заниматься еще в 2013-м. Именно целенаправленно, серьезно. Недалеко от Дрезны есть еще одно интересное болото под названием Даниловское. Оно находится в той же стороне, куда идет старая дорога на Владимир. Там сейчас заказник, а в его черте — Даниловское болото, реликтовое. Главная особенность Даниловского болота в том, что его разработали еще в 1950-е годы, но потом оставили в покое. И болото само регенерировалось, его даже не восстанавливали. Там слой торфа не очень толстый, потому что само по себе болото, получается, относительно молодое. Ему всего пятьдесят лет. Может быть, чуть больше. Когда идешь по нему, не тонешь, но под тобой земля колышется. Болото само по себе открытое: из-за того, что слой торфа тонкий, там нет больших деревьев. Каждый год в тех местах очень много клюквы.
— Я под Талдомом в болоте клюкву собирал прошлой осенью.
— Это болотный край, да. Это же журавлиная родина. Об этом я читал еще у Пришвина. Но талдомские болота низовые, а Даниловское — верховое.
Я Пришвина прочел всего. Сейчас обидно даже: нет смысла брать его книги в библиотеке, потому что уже все изучил раньше. Пришвин по-настоящему начал писать, когда поселился под Переславлем. Он там заведовал музеем, в котором хранится ботик Петра I. В селе Усолье до сих пор стоит его дом. Я специально ездил на Блудово болото. Нашел и дом Пришвина, там теперь живет его внучка. Как раз у нее узнавал, как пройти на Блудово болото. Она мне говорит: «Не ходи туда, заблудишься». Отвечаю: «Да ничего, справлюсь». Но на самом деле она была права. Я из этого болота едва выбрался. Там действительно легко потеряться, неслучайно оно называется Блудовым. В нем сразу теряешь ориентир. Хорошо, что в тот день на небе было солнце.
Я по мотивам Пришвина очень много рисовал. У него есть интересный рассказ «Пьяная дорога». Там описывается дорога, которая идет из деревни в село. В селе есть трактир. И эта дорога идет по каким-то страшным топям, болотам, хлябям. По ней постоянно ездят мужики в трактир за водкой. Главное, что эта дорога никуда не исчезает годами. Пришвин рассуждает, что ее леший поддерживает. Служи дорога для хорошего дела, а не чтобы люди ездили за водкой, леший бы ее давно затопил. В рассказе и сюжета как такового нет. Пришвин создает именно народный образ, который я и попытался после прочтения изобразить, передать. Еще я в юности перечитал всего Паустовского, они с Пришвиным очень близки.
— Поэтому ездите в Мещеру?
— Конечно, Шатура — это же тоже Мещера. Туголесское болото находится уже на территории Мещерского края. Но туда, где жил Паустовский, под Рязань, я еще не добирался — слишком далеко те места находятся. Я с ночевкой еще ни разу не ездил, к сожалению. Не было у меня такой возможности. Но я очень хочу устроить хотя бы двухдневное путешествие. Порой мне сложно дается обратная дорога, потому что прохожу большой маршрут.
Я много читал о Васюганском болоте, которое находится у нас в Восточной Сибири. Оно ведь занимает сразу несколько областей. Астафьев про него писал, очень люблю этого писателя.
Зачем мне нужны болота? Да ведь из пальца в творчестве ничего не высосешь, будет неубедительно. Надо сначала чем-то себя наполнить. Я когда преподавал в художественной школе, любил цитировать ученикам восточную поговорку: «Для того чтобы из сосуда что-то вылить, туда надо сначала что-то налить». Ученики ведь часто сперва хватаются за композицию, начинают делать ее как бы из головы, не подготовившись, не собрав материал, ничем не вдохновившись. Они надеются на свою фантазию, и получается, естественно, очень скучно. Если только это не совсем маленькие дети.
— Вам, наверное, Теодор Киттельсен должен нравиться.
— Я его очень люблю. Он же ведь был и писатель, сам иллюстрировал свои книги. У него есть рассказ под названием «Лесной тролль». Я его нашел в интернете и даже выписал себе. Киттельсен создал интереснейший мир троллей, который, кстати, очень похож на мир людей. Думаю, что как художник он действовал по тому же принципу, что и я. Сначала чем-то вдохновлялся, какими-то образами, которые черпал из сказок, рассказов, из фольклора скандинавского, а потом уже изучал пространство и там находил эти образы живыми. Их нередко можно увидеть в природе. Я что имею в виду: эти сказочные, мифологические образы можно подсмотреть, когда находишься в лесу или на болоте. Меня нисколько не смущают научные книжки о фольклоре, написанные сухим языком. Там, разумеется, нет художественных образов — их я всегда найду в другом месте. Например, из книги А.В. Гура «Символика животных в славянской народной традиции» я черпаю именно конкретную информацию. А мифологические и сказочные образы можно подсмотреть, найти в природе. Там их даже намного проще увидеть, почувствовать и ощутить.
Иногда бывают страшные места: прям чувствуешь нежить какую-то, нечисть. Порой она даже начинает тебе мерещиться. Может быть это, конечно, из самого тебя и идет. Я человек не очень суеверный. Хотя в природе нельзя быть не суеверным. Особенно если тебя застали поздние сумерки на болоте — тогда начинаешь во все это верить сразу.
— Нет, огней болотных не видел ни разу, но я слышал голоса. Странные голоса. Даже не голоса, а звуки. И, по-моему, это действительно была какая-то нежить. Я потом нашел этот день в народном календаре — 17 октября, день, когда нечисть проваливается под землю. В календаре написано, что мужик в этот день в лес не ходит, потому что леший бесится. А я как раз пошел на этюды у себя в деревне. Такие звуки были жуткие. Причем я сначала подумал, что это из-за ветра. Потом ветер стих, был абсолютный штиль, но звуки никуда не пропали. Я еле вытерпел, но этюд все-таки дописал. Это происходило в месте, которое у нас в деревне называют Волчий ям. Оно считается мистическим, колдовским. Там стоит огромная старая сосна, в три обхвата. На ней когда-то давно висел лапоть, который нельзя было снимать. Бабки всем говорили: «Лапоть не трожьте. Леший повесил». Я этого лаптя не видел, но не раз слышал о нем. В мое время лаптя на сосне уже не было, но само дерево еще стояло. Только в 2018-м ее спилили, когда стали высоковольтку расширять.
Кстати, под высоковольткой со временем образуется очень интересное пространство, ведь это и не лес, и не поле, и не болото. Это такие разнообразные пустоши, которые постоянно меняются, через каждые два столба. У этих пустошей невероятное природное разнообразие. Под высоковольткой же никогда ничего не сеют и не сажают, дачи не строят, слава богу. Но и деревьям тоже расти не дают, вырубают, ведь вверху провода. Получается мир всевозможных пустошей.
— Мне, наоборот, совсем не нравится ходить под линией электропередач. Там обычно колеи грязные, разбитая дорога.
— У нас никакой дороги вдоль высоковольтки нет. Раньше, в 1970-е, в том месте была тропа. Мы по ней ходили до села Трехсвятского на речку Сестра купаться. А сейчас даже тропы этой нет. Под высоковольткой идти очень сложно на самом деле, как раз по этим пустошам. Есть заболоченные места, где трава выше человеческого роста, не продерешься.
Да, раньше много было дорог: старинных, лесных, проселочных. А они интересное явление. У каждой дороги свой характер, свой образ. У меня одной дороге посвящена отдельная работа — «Воспоминания о Старой Сапрыгинской дороге». Теперь она полностью заглохла, но кое-где в лесу еще угадывается. А когда-то была очень интересная.
— Как вы думаете, а если бы в какой-нибудь книжке начала XX века были подробно описаны те места, где вы часто бываете, смогли бы вы оживить этот текст в воображении и разглядеть в нем черты знакомого вам пространства?
— Думаю, смог бы, если бы задался такой целью. Никогда этим не занимался, потому что о наших местах ничего интересного не написано. У меня есть только карта старая, восьмидесятых годов XIX века. Я не раз ее изучал и сопоставлял с тем, что есть сейчас. Очень многое изменилось, конечно. Все старые дороги шли раньше совершенно иначе. Во времена моего детства, и даже в 1980-е, дороги, указанные на той карте, еще функционировали, а теперь почти все исчезли. Зато раньше не было главной дороги, по которой теперь перемещаются. Она соединяет все местные деревни. Новая дорога идет не напрямую от деревни к деревне, как шли старые: в старину ведь ездили по прямой всегда, кратчайшим путем. Дороги были кривыми, но сам путь — прямой. А сейчас путь получается окольный. Для того чтобы попасть в село Трехсвятское, надо сначала проехать через Нечаево и Черняево. А раньше была прямая дорога из Богданово в Трехсвятское. Тогда между всеми деревнями были дороги. Они, конечно, проселочные, кривые, полевые, а иногда даже болотные — их у нас называли мостами. Но это был прямой, кратчайший путь. Теперь же сделали один большой грейдер на все деревни, и получился крюкообразный объезд. Старые дороги практически исчезли, а ведь большое их количество усложняло пространство. Можно было свободно везде пройти.
— Кстати, помимо природной визуальной информации и фактической, почерпнутой из исследований, существует еще один важный ее источник — так называемое поэтическое народное творчество, фольклор.
— У меня есть цикл «Нежить», вы наверняка видели какие-то работы из него в интернете. Он посвящен именно этой теме. Я занимался изучением пространства уже конкретно в привязке к фольклорным существам. Что такое все эти лешие, кикиморы, полевики, болотники? Это духи места. В скандинавской мифологии, у того же Киттельсена, их зовут троллями. У каждого места есть свой дух, свой конкретный тролль. Они бывают самые разные: маленькие, большие, все от места зависит. Дух места выглядит так же, как и само место, он ему соответствует. В нашей традиции, в нашем фольклоре — то же самое. В каждом лесу — свой леший. На каждом болоте — свой болотник, своя кикимора. И так далее. Я когда этим циклом занимался, специально изучал конкретные места на природе. Находил новое, еще неизвестное мне пространство, и пытался там найти духа этого места, понять его, ощутить. Все это необходимо, чтобы лучше представить себе, как он выглядит. Моя задача — найти не абстрактного лешего, а того, который живет именно в этом месте, дух этого места.
Иногда бывает, что лес похож на соседний по составу растительности, смешанный, например, но все равно от него отличается. У каждого из них, опять же, свое пространство, свое освещение, своя атмосфера. И всегда по-разному складываются эти элементы общего пазла. Допустим, смешанный лес: елка, сосна, береза, плюс подлесок — рябина, какая-нибудь волчья ягода, можжевельник. Из этих элементов можно составить очень много видов леса. Как номера в телефонной книге: всего десять цифр, а сколько номеров из них получается! Так и здесь. Кроме того, нужно учитывать сам ландшафт. Может быть возвышенность, может низина, может равнина бесконечная, как в Шатуре на болотах. Там прямо чувствуется эта плоскость. Ты ее не видишь, но ты ее чувствуешь: огромную, уходящую куда-то в бесконечность, абсолютно ровную поверхность.